Направляясь к Ладгейтскому холму и проезжая через Чипсайд, Эссекс кричал, что против него составлен заговор: «К королеве! К королеве!» Потом глашатай объявил его предателем, но Эссекс верил, что королева ничего не знала об этом: глашатай сделал бы что угодно за два шиллинга. Когда прозвучало слово «предатель», некоторые из его приверженцев покинули Эссекса и смешались с толпой. Шериф обещал Эссексу оружие, но обещания не сдержал. Эссекс покрылся холодным потом; он понял, что ему следует вернуться обратно, под защиту стен дома Эссекса. Но Ладгейтский холм был перегорожен цепями, и там ждали вооруженные стражи порядка. Его люди зарядили ружья, и сэр Кристофер Блант убил человека, но его тут же арестовали. Эссекс сумел прорваться к дому по берегу реки, но там он обнаружил, что его заложники освобождены и со стороны суши крепость находится в осадном положении. Вечером лорд-адмирал грозил взорвать дом, так что Эссекс, уничтожив все компрометирующие документы, которые оказались под рукой, сдался. Эту новость сообщили королеве, когда она сидела в полном одиночестве за обедом. Она продолжала есть, не сделав ни одного замечания.

«Безумный, неблагодарный человек, — сказала она на следующий день, — выдал, наконец, то, что замыслил». Сити находился под усиленной охраной, и теперь дворец превратился в крепость. Некоторые подмастерья, любители приключений, намеревались собрать пятитысячную толпу, чтобы освободить Эссекса, но это были романтические бредни: они насмотрелись соответствующих спектаклей, возможно в «Розе», тогдашнем эквиваленте телевидения. Более серьезный заговор организовал капитан Ли, который решил захватить королеву и заставить ее освободить Эссекса и его приверженцев. Он достиг двери комнаты, где она обычно обедала, но там его схватили.

Через неделю Эссекс и Саутгемптон предстали перед судом. Эссекс, одетый в черное, отнесся с презрением к своим судьям. «Мне безразлично, как быстро я уйду. Смерть в Божьей власти». В «Генрихе IV» женский портной, призванный на службу Фальстафом, говорит нечто подобное: «Ей-богу, мне все нипочем: смерти не миновать» [53] . Эссекс как бы находился на сцене и страстно желал, чтобы в памяти людей остался прекрасный спектакль. Он красноречиво изложил все свои предательские замыслы, сознался во всем и назвал себя по возвращении в Тауэр, где он ожидал казни, «самым большим, самым подлым и самым неблагодарным предателем из всех, когда-либо живших на земле». Он просил казнить его тайно, так как не хотел, чтобы улюлюканье толпы испортило его конец.

24 февраля 1601 года, во вторник на Масленой неделе (последний день Масленицы), «слуг лорда-камергера» призвали ко двору, чтобы они дали представление. Нам неизвестно, какую пьесу они играли; зная язвительный юмор королевы, вполне можно предположить, что их попросили сыграть «Ричарда II». Они, должно быть, чувствовали себя не в своей тарелке; в конце концов, за сорок кусочков серебра они трубили в фанфары в ожидании воскресного мятежа. На следующее утро, в Пепельную среду (день покаяния), Эссекс был обезглавлен во дворе Тауэра. «Он сознавал, слава Богу, что таким способом его справедливо удаляли из государства». Ему было всего тридцать четыре года; для нас возраст молодого человека, в глазах же современников он был слишком стар, чтобы совершать столь сумасбродные поступки. Что же касается графа Саутгемптона, то он чах в стенах Тауэра и все еще находился там два года спустя, когда умерла королева. Король Джеймс освободил его, и он процветал при новом правителе.

^{В лондонском Тауэре граф Эссекс, ожидая казни, заклеймил себя как самого подлого предателя со дня сотворения мира}

Тайный совет подозревал, что «слуги лорда-камергера» имели некоторое отношение к мятежу: зачем ставить такую зажигательную трагедию в столь накаленное время? Огастин Филипс, один из актеров, возможно, тот, который играл Ричарда, под присягой изложил версию труппы на это событие. Их попросили возобновить постановку «Ричарда II» знатные люди, лорд и рыцари страны; отказаться было невозможно. В их невиновность поверили, никаких дальнейших расследований не последовало. И все же искусство драмы нельзя было больше рассматривать просто как безобидную мишуру, украсившую события того праздного дня. С такими людьми, как Шекспир, драма научилась касаться самых болезненных вопросов жизни.

Большую часть того года Шекспир ничего не писал. Затем, осенью, он написал пьесу, без которой, несмотря на обилие других прекрасных произведений искусства, мир стал бы намного беднее.

Глава 15

КОРОЛЕВСКИЕ СМЕРТИ

Время приближалось к трем часам пополудни, и «слуги лорда-камергера» готовились к грандиозной премьере «Гамлета». Дик Бербедж, игравший, как всегда, главную роль (и самую большую, и самую красноречивую из всех сыгранных ранее), одет в черное, как Эссекс на судебном заседании. В руках у него кисточка, и он старательно наносит грим на лица двух мальчиков, которые исполняют женские роли. В пространстве за сценой полно народу, роли есть для каждого: Джека Хемингса, Гаса Филипса, Тома Попа, Джорджа Брайена, Гарри Конделла, Уилла Слая, Дика Каули, Джека Лоуина, Сэма Кросса, Алекса Кука, Сэма Гилбурна, Робина Армина, Уилла Оустлера, Нэта Филда, Джека Андервуда, Ника Тули, Вилли Экклстона, Джозефа Тейлора, еще двух Робинов (Бенфилда и Гофа), Дики Робинсона, любимца Бена Джонсона, и еще двух Джеков или Джонни — Шанка и Райса. Райс, на самом деле Рис, или Ап Рис, уэльсец, известный сэру Хью Эвансу и Флюеллену, так же как раньше Глендоверу.

Здесь и Шекспир, который гримируется для роли Призрака. В тридцать семь он уже почти седой; уже нужно скрывать редеющие волосы и бороду. Он добрался до театра пешком из своей квартиры на Силвер-стрит, стараясь не смотреть на травлю медведя у Сакерсона (или это Гарри Ханкс?) в Парижском саду: он не переносит вида крови, достаточно было ее пролито за последние десять лет в Лондоне. Эта роль Призрака напоминает ему, как много смертей он видел: в этот год своего отца, несколько лет назад — сына. Он, еще живой отец, будет играть отца умершего. Живой сын в пьесе имеет почти то же самое имя, как сын умерший. Как все странно устроено на этом свете.

Он вложил много своего в эту трагедию, но сюжет выбрал не он. Бербедж наткнулся в сундуке с рукописями на давно забытого «Гамлета» Тома Кида и предложил эту пьесу, так как трагедия мести стала вновь пользоваться успехом. Как здорово было бы сделать что-то утонченное и современное, использовав старую историю датского принца, который притворился сумасшедшим, чтобы отомстить за убитого короля и отца. Что ж, невзыскательные зрители, стоящие в партере, судя по гулу, ожидают удовольствия от строк «Испанской трагедии», которую Бен подновил для «слуг лорда-адмирала». Зрители более высокого сорта, на галереях и по бокам сцены (таблички для записи за наличные деньги, чтобы фиксировать известные строки и выражения), видели «Месть Антонио» Марстона. Все пережили реальную жизненную трагедию взлета и падения Эссекса. Гамлет хоть и не Эссекс, но и не привычный меланхолик, несмотря на черный плащ. Он восходит к народной легенде, простодушному Амлету, который притворился сумасшедшим. Разве не говаривал граф Дерби: «Я сыграю Амлета с тобой, парень», имея в виду, что он может разгневаться?

О Дании сейчас только и говорят. Весьма вероятно, что наследником престола станет Джеймс VI Шотландский: никто не станет противиться этому после недавно пережитого шока от мятежа Эссекса. Недолго остается ждать, когда датская королева со своими датскими друзьями прибудет в Лондон. В данный момент датчан не очень-то жалуют: приходится как-то реагировать на их вторжения в чужие владения, английские рыболовные заповедники в Северном море; а уж в выпивке они не знают меры, с этим тоже надо что-то делать. Владелец датской пивной — Йоген, или как там его звать — пьет, пока его не начнет тошнить. Скоро нелюбовь к датчанам приравняют к измене родине: сейчас это в порядке вещей.